Грядет очередная дата вывода войск из Афганистана… и снова будет пафос, будут пустые и раздражающие речи…
Мы хотим дать слово человеку, прошедшему Афганистан, ДШБ Кандагар, получившему тяжелое ранение и весь букет болезней, имеющему опыт шести госпиталей, и вхождения в мирную жизнь… Дать слово человеку, сумевшему найти свое место в обществе, потому что сейчас очень важно знать всем: что война за души и умы людей, прошедших тяготы боевых испытаний, проиграна и не будет выиграна, видимо, никогда.
На Руси, в России, в Советском союзе – всегда во всех ратных структурах были специальные люди (или организации), которые занимались психологической подготовкой воинов, уходящих на войну, нацеливавшие их на героизм, как наши замполиты…
Но были и структуры, общественные, часто религиозные, которые способствовали моральной реабилитации служивых в обществе…
Возможно, истоком этого было даже не милосердие к морально и физически покалеченным войной, а четкое понимание того, что вернувшемуся с войны необходима адаптация, чтобы в своем мирном краю не повел он себя так, как на переднем крае и не натворил бед…
Как бы там ни было, бросать ветеранов на произвол судьбы считалось зазорным. Всегда.
Афганистан – это близко. Потому что,
Афганистан – это было и это невозможно отрицать,
Афганистан – еще живут люди, которые лишились своих родных и близких,
Афганистан – это психологические надломы и проблемы тех, кто живет с этой болью.
Афганистан – это грязь, кровь, боль,
Афганистан – это искалеченные судьбы.
Афганистан – это уничтожение генофонда страны.
Афганистан – я это чувствую и знаю, что это чувствую все, кто прошел через войну.
Афганистан – это пласт нашей российской истории.
И помнить об этом надо не только в праздники или торжественные даты, так как эта война оставила неизгладимый след в умах, сознании и психики народа.
Сейчас, выступая на концертных и творческих вечерах, когда при представлении человека звучит фраза «ветеран боевых действий в Афганистане», а на сцену выходит 40-летний человек, двадцатилетний молодняк удивляется и недоверчиво говорит: «так это же было так давно…».
Если так относится к нашей истории и помнить лишь то, что выгодно, мы скоро забудем и неудачи в Великой Отечественной, и Афганистан, и Чечню, и другие войны, и тем легче нас будет снова втянуть в какую-нибудь военную авантюру. Но кто пойдет воевать за новые идеи, если исторические традиции ратного дела будут забыты?
Слава Богу, есть память, которая не дает забывать, но и эта же память заставляет возвращаться обратно и вновь переживать тяжелые, душевные трагедии.
Вспоминая Афганистан, принято говорить, что мы влезли не в свое дело, вторглись в чужую страну, именно это говорят политики, когда им выгодно. А теперь встаньте на сторону простого парнишки, который дал присягу. А это высшая клятва перед государством, и парнишке дела нет до разбирательств свыше. И ведь парнишка за свои 18 лет и не задолжал государству, считай ничего, чтобы жизнью отрабатывать долг.
Новоиспеченный боец выполнит свою боевую работу, не задумываясь о том, что потом дома его кто-то назовет «убийцей» и психопатом.
Разве он думает, выполняя боевую задачу, о мизерной, просто смешной пенсии за участие в боевых действиях, о компенсациях ВТЭК по инвалидности, о кошмарах во сне, о расшатанных нервах, об обостренном чувстве мужского достоинства.
И теперь представьте, что это ваш сын, брат, муж, родственник или друг. Вы сможете это забыть или остаться к этому равнодушными?
Вы часто видите инвалидов в камуфляже на перекрестках и в переходах, где они, не имеющие никакого отношения к войне, играют роли и собирают деньги. Это подделка, и никто не задумывается о том, что настоящему бойцу, прошедшему чрез огонь, проще отобрать, чем просить милостыню.
Афганистан надо помнить, многие стесняются носить награды, потому, что общество не уважает их. Не секрет, что в государстве награды и звания просто продаются.
Много говорится сейчас о патриотизме, о любви к Родине, делаются попытки искусственно привить эти понятия там, где почва для них вытоптана двумя десятилетиями неистового неуважения, а порой и ненависти к своему прошлому.
Спросить бы у нынешних идеологов, на чем они собирается взращивать патриотизм, если такая категория как любовь к родине - уже запредельный и непонятный пафос для молодежи...
Кто будет учить молодых людей примером и не на пустых словах, а на личном опыте пройденных дорог?
Мужество всегда было в цене, а воспитывать его можно только на уважении и отваге, самопожертвовании и твердости слова.
Афганистан перемолол в своих жерновах огромное количество молодых людей, многих, к сожалению, уже нет. Кто-то погиб в боях, кто-то умер от ранений в госпиталях, многие умерли от ранений уже дома, многие от водки и наркотиков, но есть еще живые, которые могут быть поставлены в пример подрастающему поколению, да и всему обществу. Поверьте, им есть, что сказать…
(май 2006 г)
Растоптан потерянной юности быт,
Штыком проходя под бровь,
Мы твердо усвоили: быть – значит жить,
В залог оставляя кровь.
Вот так обозначен удел роковой.
Звучит монолог бойка:
«Быть или не быть», - здесь вопрос вековой
Сведен до нажима курка.
Под капсюлем гильзы смертельный кремень
Выпустит пулю, ведь дура она,
Вонзится с разлета, пониже погон,
Иль слева, повыше ремня…
И вот уже сердце не бьется в такт
Под правильный свой мотив…
Открыт на небо ведущий тракт,
Кровавый течет разлив.
Могу за Гамлета дать ответ:
Зачем же судьбину гнуть,
Кинжал и яд – это книжный бред,
Когда пуля жалит грудь.
... Люди, пришедшие с войны живут, и память не дает им покоя.
И неправильно считать, что ветеранам войны надо адаптироваться под общество.
Надо и обществу быть готовым принять своих сыновей, как это делает мать. И делать это на государственном уровне.
Ведь это государство само создало такое количество ветеранов боевых действий, оно в ответе за их здоровье и проблемы. И если здоровый молодой человек достойно выполнил возложенную на него задачу, то он должен и жить достойно, а не на прожиточный минимум.
В жизни каждого человека есть выбор, а выбор дальнейшей профессии в восемнадцать лет – это очень серьезное решение. Если молодой человек сам выбирает по жизни военную стезю – это его право. Он рассчитывает на то, что государство за это будет платить ему зарплату, давать задания, и следить за выполнением его обязанностей. У этого человека с государством договор. И если он ранен, изувечен или убит, государство выполняет перед ним определенные договорные условия – и это право выбора идти на такой договор или нет…
В большинстве случаев на войне в Афганистане, да и на других войнах ( я не беру Великую Отечественную войну, там все поднялись на защиту – это обязанность другого рода), получается так, что все тяготы и лишения военной службы, несут обыкновенные призывники, посланные на войну против своей воли, насильно. Морально, психически, да порой и физически не подготовленные.
Если государство берет на себя право распоряжаться человеком, как марионеткой, то оно – это государство обязано нести полною ответственность за данного человека, со всеми вытекающими последствиями. Я уже писал выш, что восемнадцати летний юноша не успевает за свою короткую жизнь, так задолжать, что бы рассчитываться с государством своей жизнью, если он, конечно, не сам выбрал этот путь.
Так вот я ничего не имею против профессиональных военных офицеров и т.п. Не мое право судить об их договоре с государством. А вот если государство своей волей направило человека, против его желания на определенный вид деятельности и человек эту работу выполнил, при этом был ранен, изувечен, убит или просто получил психологический стресс, государство обязано всю оставшуюся жизнь ему или его родственникам, достойно компенсировать затраты и потери с юридической, а главное с моральной и этической точки зрения это правильно. И с этим бесполезно спорить.
И компенсация эта должна быть в несколько раз больше, чем у людей связанным с военной профессией. А если хотите сэкономить посылайте на такую работу профессиональных военных, на условиях их договора с государством.
Сейчас создается много разных проектов, которые называются национальными, т.е. решения принимаются на уровне государства.
Так я предлагаю: Сделать национальным проектом и заботу о здоровье и жизни людей отдавших свою жизнь и здоровье за Отечество. Поверьте – эти люди нуждаются в вашей заботе, хотя многие и не говорят об этом вслух.
Что знает и что понимает человек идущий в военкомат на призывную комиссию? Он знает только, есть у него возможность «откосить» от армии или нет. Это сейчас.
Я точно знаю, что и в восьмидесятые годы были и негодные на службу в армии по состоянию здоровья, и просто хитрые, но тогда их было немного, гораздо меньше, чем сейчас. Служба в армии в 80-х была престижна и почетна, особенно в десантных войсках.
Что слышит призывник идущий в военкомат? Что он будет служить, защищать отечество и много других пафосных слов. Возможно, его пошлют на войну, т.к. «это почетная обязанность каждого гражданина страны». Это очень здорово.
Но тогда скажите где почетная обязанность государства обеспечить моральным, физическим и другими качествами и навыками этого гражданина страны, которого оно, государство, собирается на войну послать?
Клубы, ДОСАФ которые, давали самые поверхностные знания и навыки – это что ли и есть и забота и обязанность? Или 1,5-3 недели «учебки» и три выстрелянных патрона не попавшие в мишень?...
Многие могут сказать: это было в советской армии, а сейчас все не так. Поверьте мне, что дела в Российской армии обстоят не намного лучше, это показала последняя «чеченская» война…
По дороге из военкомата на призывной пункт тебя везде пытаются обмануть, никто не говорит конечный пункт назначения, ты уже не человек, ты «тело» куда везут, туда и едешь. Ни ты, ни твои близкие не знают, куда тебя везут и кто за это отвечает (тоже мне великая тайна вооруженных сил!).
Потом ты попадал в десантную «учебку», в абсолютно чужой климат другой республики, (сейчас другого государства) и тут тебе заявляли, что через 1,5-2 месяца ты пойдешь на войну.
Ты опять не понимал о чем речь…С удивлением слушал офицеров, прапорщиков, сержантов, рассказывавших, что тут нужно упорно и много тренироваться, что это необходимо на войне…
Но при этом на плацу по несколько часов в день тренируешься в строевой ходьбе и поднимаешь ноги по срезу сапога товарища, словно именно это поможет тебе выжить там.
Ни чего не могу сказать плохого про ферганскую десантную «учебку». Вот только бойцов, на мой взгляд, она готовила для учений, для парашютных выбросов, для показательных действий, а не для войны.
И личные примеры, которые приводили офицеры и прапорщики уже воевавшие, совершенно не действовали на солдат, в массе своей до службы абсолютно гражданских людей, не понимавших, что ждет их впереди.
Для проформы задавался вопрос, хочешь ли ты служить в Афганистане: построив сто человек в шеренгу, нежелавшим (а это, понятно, мог быть только трус и предатель Родины), предлагалось сделать шаг вперед. Не трудно догадаться, что никто этот шаг не сделал. И не по глубоким убеждениям, а потому, что не знали и не понимали, что ждет их впереди после этого выхода.
В своем повествовании я не хочу никакой политической интриги и специально обхожу номера военных частей, фамилии и другие атрибуты. Я хочу просто пересказать мысли, эмоции, философию и образ мышления тех людей которые вместе со мной выполняли свою тяжелую боевую работу. Эти люди, завершив порученную им работу, вернулись в мирное общество, из которого ушли совсем недавно, а общество оказалось неготовым принять их со всеми проблемами, с новым восприятием жизни.
Та закалка и мужество, которые даются в десантных подразделениях - это замечательный и нужный урок для молодого человека, может быть, просто необходимый, но только если все это происходит в условиях так называемой «обстановки приближенной к боевой». Тогда общество получает грамотного, сильного и волевого мужчину.
Я не говорю, что специальные войска (и в частности десантные) не должны принимать участие в боевых действиях.
Если надо, то должны, но тогда и подготовка должна быть другая. И ответственность страны за содеянное над личностью должна мериться другими критериями и категориями.
Это повествование не жалоба. Нет. Любой человек, прошедший войну, его родители, близкие, люди видевшие смерть и сеявшие ее по указанию государства обязаны быть этим же государством адаптированы назад в общество.
Существуют центры реабилитации «воинов-афганцев» , но что они реабилитируют и каким образом … Это очень «попахивает» реабилитацией после сталинских репрессий (впрочем, ассоциации у каждого свои).
***
После двухмесячного курса молодого бойца, в который входили утренняя и вечерняя пробежки по 6 км, физические нагрузки, рукопашный бой, политзанятия, на которых просто хотелось спать, изучение оружия и совершенно не нужная в таком количестве ходьба по плацу, тебе выдают вещи, предлагают зайти в самолет и лететь неизвестно куда…
Мы прилетели на аэродром «Ариана» в провинции Кандагар, вышли из самолета. По климатическим условиям, также как в Узбекистане, ну, разве что теплее. Днем за 50С, ходят вокруг люди в странной, нами еще невиданной военной форме, очень не похожие на вышколенных офицеров и солдат в Союзе.
Они же нас поприветствовали, сказав: «А, десантура, с прибытием к дьяволу в задницу!» (выражения, впрочем, были намного жестче).
Вокруг самолеты, все идет своим чередом.
Спокойно, не реагируя не на что, спит на теплом асфальте собака и вообще обстановка умиротворяющая, только все с автоматами и смотрят как-то не на нас, а сквозь нас и выглядят очень устало.
Естественно, расспрашивают, кто, откуда? … Ищут земляков. И не хочется думать ни о какой войне вообще. Скорее, ловишь себя на мысли, что вроде бы все хорошо…
Потом погрузка в КАМАзы и переезд в бригаду. Там нас определили в десантный батальон, который был прикомандирован к пехотной бригаде. Наше подразделение - это большие армейские палатки, поставленные друг за другом, в несколько рядов, каждой роте - свой ряд, каждому взводу - своя палатка.
Старослужащие приветствовали нас нетрадиционно: посоветовали вешаться сразу, потому, что мы попали в ДШБ, да еще и в Кандагар. Это не прибавило энтузиазма. Но ведь мы же десантники. Мы два месяца вбивали себе в подкорку, что мы можем все и «кто, если не мы»… И привыкли стоять за себя, как мы считали, насмерть... Хотя вокруг нас в тот момент ничего не говорило о войне, кроме разбросанных боеприпасов, на которые никто не обращал внимания.
Мы сложили свои вещмешки около глиняной каптерки, по указанию, какого-то сержанта, который нас привел в роту. И все наше имущество было очень быстро поделено старослужащами.
Хотя, на наш взгляд, ничего ценного там не было, там лежала «парадка» и парадные ботинки.
Как потом я узнал, с «парадками» там были проблемы - их надо было доставать или покупать. Но мне до этих атрибутов светской армейской жизни было дальше, чем до горизонта. Все, что происходило вокруг нас не вызывало тревожных чувств. Лишь легкое состояние внутренней настороженности от неизвестности.
Одно я сразу отметил про себя, это взгляд у людей, солдат и офицеров, которые уже здесь служили. Я сразу не понял, что именно не так, но про себя отметил, что подобного взгляда и вообще такого выражения глаз я еще не встречал.
Только после первого рейда я начал понимать, что значит этот скрытый звериный блеск. Он становится явным, когда появляется угроза или в стрессовой ситуации, а во время покоя он лишь изредка мерцает, но никогда уже не исчезает полностью…
Тогда я еще не задумывался над тем, что должно происходить в мозгу и душе человека, чтобы его взгляд стал таким, что должны вначале увидеть его глаза…
Когда нас распределили по взводам, я был внутренне спокоен, но это было спокойствие с привкусом неуверенности. Все иллюзии, родившиеся из рассказов в Союзе о том, что нас тут ждут, потому что мы единая семья и что среди солдат чуть ли не поголовное братство и трепетное отношение друг к другу, развеялись очень быстро.
Но чувство причастности к чему-то очень необычному не оставляло.
Внутри роты по-разному отнеслись к новому пополнению. Некоторые почему то сразу материли, кое-кто руками проверял на прочность, некоторые искали земляков, а кто-то просто смотрел хмурясь или саркастически улыбаясь.
В первый вечер и ночь в роте были расспросы, разговоры, десантные приколы, на местный лад и другие разного вида проверки на прочность духа и тела.
Удивило: никто не говорил о войне, боях или чем-то подобном.
Единственный эпизод, как-то затронувший эту тему был прост: вновь прибывший попытался занять одну из очень аккуратно застеленных коек.
Он получил прямой удар ногой в грудь, и мы поняли, что на такие койки даже садиться нельзя.
Потом, в пяти словах, из которых четыре были матерными, а пятое - вовсе непонятным, нам объяснили, что это - койки недавно убитых и девять дней ими пользоваться нельзя.
В дальнейшем я убедился, что никто здесь не собирался, да и не собирается проводить педагогических разъяснительных бесед, кроме разве что особистов, у этих свои задачи…
Основной формой обучения было получение знаний на чужом опыте… или на своем. Это способствовало выработке скорейшей реакции в момент принятия решения, если конечно остался жив.
На следующее утро (это был конец июля, жаркий месяц) весь батальон выдвигался на полигон для «отработки навыков у пополнения». В батальон определили около восьмидесяти человек.
Первым, что бросилось в глаза, после того как «броня» зашла на погрузку в бригаду, это были БМП, БТРы, и другая военная техника, которую здесь все именовали «броня» или «машины». Так вот это была настоящая боевая техника, а не блестяще-парадная, как в Союзе. Это была сила, и производила она неизгладимое впечатление.
Только позже я узнал и увидел, как горит, разлетается в куски, и беспомощна после подрывов эта мощь…
После утреннего подъема был дан час на вооружение, и опять я понял, что здесь все по-другому, не так как на учениях в Союзе, где все по полочкам, на своих местах, все вертикально, горизонтально и одного цвета.
Проходя подготовку в десантных частях, мы не носили и даже не видели такой амуниции. Там в РД (ранец десантника), как правило, новый укладывали мешки с песком под вес боекомплекта, и эти мешки, хотя бы не давили торчащими углами в спину...
Я считал, что пройдя ту десантную подготовку которую нам дали, удивить меня было невозможно, но в новой обстановке все было по-другому.
Вместо новой амуниции нужно было из общей кучи выбрать, что попрочнее, не очень порвано и изношено…
Я взял разгрузку, но это, как я понял в последствии, очень неудобная вещь. Сейчас разгрузка делается в виде жилета с распределенным по карманом весом, а наши, в то время, одевались и носились через голову, как фартук или бронежилет …
