«Афганистан страна чудес – зашел в кишлак и там исчез». Почему-то, сидя в тени дувала, я вспомнил эту фразу, которую в шутку нам говорили в учебке…
Вскоре мы поднялись и пошли по кишлаку. А я, как заведенный, повторял про себя эти слова. Старший группы тихо отдавал команды. Их видимо все понимали с полуслова, кроме нас молодых.
Первая встряска под обстрелом, как не странно, укрепила мой внутренний дух, хотя я уже начал что-то понимать про войну, про то, что действительно может здесь случиться.
Двигаясь маленькими группами, мы прошли кишлак - маленький населенный пункт, состоящий из нескольких дворов. Выйдя на окраину, увидели большое гектара на два поле, пересеченное узкими арыками, канавами и дувальчиками 30-40 см высотой. Наши группы заняли оборону в большом арыке по краю поля, там было прохладно, да еще и по пояс в воде вообще неплохо, если считать, что температура воздуха за 50 градусов.
Посовещавшись минуты три, старшие группы решили послать дозор (головная дозорная группа состоит из трех человек). Надо было пройти поле до следующего кишлака, поле хорошо простреливалось, никаких укрытий на нем не было.
Не знаю, почему жребий пал на меня. Но я оказался вторым номером в дозоре. Потом я узнаю: в дозор нельзя отправлять бойца, не имеющего шестимесячного опыта войны… Но на тот момент мое отсутствие опыта никого не смущало, передо мной просто поставили задачу.
Когда «первый» прошел расстояние 20 метров, за ним пошел я. А «третий» держался на таком же расстоянии за мной. Двигались перебежками.
Я механически выполнял действия, которым нас учили на полигоне, не отдавая себе отчета зачем, что и как я делаю: я просто шел вторым номером.
Мы продвинулись примерно на 300 метров, когда послышался нарастающий свист и сзади раздался взрыв. Команду «залечь» к этому времени я освоил, для этого оказалось достаточно первых минут боя. Точно по инструкции, я упал и постарался откатиться в ближайший арык, но все равно при всей своей амуниции, был на равнине как горб…
Я старался вжаться как можно глубже, разгребая под собой мягкое дно арыка.
Началась беспорядочная стрельба. Нас пытались поддержать огнем сзади. А «духи» не жалели огоньку спереди. И когда пули вдруг начали свистеть вокруг меня, а в лицо полетели брызги какой-то мякоти, я понял, что лежу среди кустов помидор. Спелые огромные помидоры, в полтора-два кулака величиной и почему-то желтого цвета. Когда в них попадала пуля, они с шипением лопались, разбрызгивая вокруг мякоть. Я на мгновенье представил себя, крокодилом зарывшимся в донную грязь канавы, приправленного сверху помидорнами. И мне почему-то стало смешно.
Странный это был смех, от беспомощности, наверное, потому что лежа в канаве я не знал что делать. Я вспомнил, как сержант учил стрелять, не высовывая голову. Но впереди был "первый" и куда стрелять, я не знал, поэтому я дал две короткие очереди просто в воздух над собой. И в этот момент мимо меня пробежал назад наш дозорный первый номер, сообщив, что «первый» теперь в дозоре я. Так положено по инструкции при отступления дозора. Каждый работает на прикрытие отходящего.
Зная теперь, что передо мной из наших никого нет, я «отработал» вперед три магазина и, уловив на слух некоторое затишье в стрельбе, вскочил и побежал назад, второй раз за день забыв, что на мне висит тяжеленный БК…
В какой-то момент я начал слышать только те выстрелы, которые были направлены в мою сторону, и понял, что по мне два раза «работал» гранатомет. В сознании четко всплыли стрельбы на полигоне два дня назад из гранатометов разных марок. Я знал, что если по мне «работают» двое, то они возьмут меня в вилку и мне хана. А если один, то времени, необходимого на перезарядку гранатомета мне хватит, чтобы бежать, а после щелчка выстрела, пока летит граната, менять направление, убегать в сторону от ее точки попадания. Мне очень повезло: в мягком грунте сама граната вязнет и рассеянность осколков небольшая…
Я бежал назад и никак не мог сориентироваться на бегу, понять где находится прикрывающий меня боец, пока не увидел фрагменты его развороченного тела, видимо, от прямого попадания гранатомета. Помощь оказывать боло уже некому, я побежал дальше. Но «духовский» гранатометчик был упрямый и сосредоточил свое внимание на мне. Я не приписываю себе, какие то чрезвычайные навыки и умения, а, может быть, он играл со мной как кошка с мышью, но счет оказался 7:0, из выпущенных по мне семи гранат, меня не царапнуло даже осколком.
Когда я, ошалевший, добежал и свалился в арык, в котором была уже вся рота, кто-то сказал: «Везет дуракам и новичкам…». Если честно, мне было уже все равно.
Я лежал на дне канавы по уши в воде и не мог пошевелиться. Наверное, если бы в тот момент, мне приказали идти обратно, я бы предпочел утонуть на дне этого арыка – хоть не так страшно…
Доложил про «первого», погибшего от прямого попадания из гранатомета, про «третьего» сказали другие, его тело принесли с поля. Он не добежал до своих 50 метров.
Ротный, удивленно глядя на меня, спросил: «Ты из какой роты?»
- Из Вашей.
- Из молодых, что ли?
Я ответил утвердительно и получил возможность испугаться второй раз, увидев глаза ротного. То, что я услышал в свой адрес и в адрес тех, кто поставил меня в дозор, где новичку не место, здесь приводить не стану. Ничего вразумительно я доложить в ответ не мог, мямлил что-то не членораздельное.
Неожиданно ротный оборвал свои матерные дифирамбы, похлопал меня по плечу и сказал: «С крещением тебя, боец. Полторы минуты отдыха и пойдем вытаскивать тело «первого»».
Я медленно осел на землю, поняв, что выражение «у меня просто ноги отнялись» не всегда фигурально.
А ротный уже ушел к танкистам, чтобы обсудить, где делать проход для танков. Минут через пять с группой из семи человек, под прикрытием танка, который перед этим «поработал» по кишлаку, меня послали искать тело бойца.
Нашли его довольно быстро.
Собрав части тела в плащ палатку и передав ее мне, старший группы приказал отнести эту ношу на «броню» и группа пошла дальше. Постепенно стрельба стихла и я, уже не пригибаясь, шел к своей «броне», шел и нес останки. При этом у меня не было никаких эмоций - от перевозбуждения или нервного стресса произошло полное опустошение.
Я дошел до "брони" и доложил о своей ноше.
- Вон, БТР грузят. Отнеси туда, - ответил мне кто-то.
От «брони» я поплелся догонять свою группу. Пришел во взвод, нашел, где они расположились. А там … уже отлавливали куриц, собирали помидоры, перец и вообще готовились к обеду… Это был мой первый прием пищи в таких «походных» условиях. Солдаты мылись, разговаривали, смеялись и почти ничего не напоминало о том, что тридцать минут назад здесь было кровавая бойня. Разве что мелькала команда, которая собирала убитых «духов». Их насчитали около семидесяти человек.
Последовал приказ занять позиции на блокировку территории.
Мы начали устраивать пулеметные точки на крышах домов. А во дворах солдаты продолжали готовиться к обеду…
Я курицу разделывать не умел и не знал как ее ощипывать поэтому меня отправили на крышу дома к пулемету, где я довольно удобно устроился в тени большого дерева неизвестной мне породы и (вместо того чтобы наблюдать за тем, что происходит вокруг) благополучно заснул.
Разбудил меня посланный на смену молодой солдат, в роту мы призывались вместе, поэтому я не получил никакого нагоняя.
Спустившись во двор, я занялся ужином. Это был настоящий пир, какого я не видел со времен «гражданки»: бульон из курицы, жареная курица, салат из перца, огурцов, помидор, зелени, все свежее, что-то еще из сухого пайка, фрукты и чай.
Еда расслабила, наступило блаженное состояние… А у меня еще оказалось немного свободного времени (которого обычно у молодого солдата не бывает), и я пошел осматривать уцелевшие дома и дворы. Хотелось найти что-нибудь полезное да и любопытно было посмотреть на другую культуру.
Постройки не произвели на меня впечатления, разве что обороняться в них было удобно, а штурмовать - сложно. И я поймал себя на мысли, что начинаю мыслить другими категориями.
***
Я так и не научился рыться в чужих вещах, искать ценности. Хотя неоднократно пробовал, не скрою. Во мне это вызывало брезгливость, хотя если нужно было взять одеяло или что-то необходимое для быта - брал не задумываясь. Я не хочу сказать, что я был чистюля или очень правильный. Я принял для себя определенные правила игры: если есть угроза – уничтожаем, если идет поиск боеприпасов и оружия – переворачиваем все вверх дном… Можно снять с убитого часы - они ему больше не нужны. А ковыряться в чужом белье, рыться в вещах людей, не представлявших угрозу, мне было не интересно.
Не все было однозначно. Женщины под паранджой переносили оружие. Мужчины надевали женское платье, знали, что женщин не проверяют. Дети воровали боеприпасы, чтобы потом использовать против нас. Днем тебе улыбались, выменивали что-то, называли братом, а ночью, если зазевался, могли сдать, зарезать или всадить пулю не задумываясь.
Но все это я узнал потом. А тогда был первый спокойный вечер после первого настоящего боя, который будут помнить и приводить в пример еще долго, как один из самых скоротечных и жестоких. Добавлю, один самых тяжелых по количеству погибших солдат молодого пополнения. Потери понесла не только наша рота, но и батальон.
***
Наступила ночь …
Нас трое на пулеметной точке: один на посту, двое спят. Вокруг «зеленка» (зеленая зона – сады, огороды и.п.), сверху - черное небо со звездами, висящими прямо над тобой. Ночь темная и чужая, словно пронизана беспокойством. И ты один. И понимаешь, что жизнь твоя может прерваться в одно мгновенье, за один щелчок. И это абсолютно новое ощущение, которого раньше ты не знал…
****
… Как правило, на войне погибают молодые бойцы из-за недостатка боевого опыта или «деды»-дембеля, которые в какой то момент решили, что их война уже выиграна. На войне нужно быть натянутым как струна, настроенным на звук выстрела, это одна из возможностей остаться в живых. Хотя ситуации бывают самые разные, бывают совершенно проигрышные…
…На войне есть удача, судьба и чудо. И, безусловно, вера. У каждого в свое. Бывает, что все это боец проходит поэтапно. Бывает, все обрушивается на него разом. А бывает и так, что ничего не узнав, человек возвращается домой, прослужив в хорошо охраняемом гарнизоне писарем, да еще и наград себе навыписывает. Приходит такой «вояка» домой, и начинает вести себя так, словно все испытал и видел… А свои его потом вычислят и накажут. А обществу невдомек, что происходит, за что и почему….
Сидишь, смотришь на яркие звезды и не засыпаешь, а забываешься. Уходишь куда-то в неизвестность, просто улетаешь без анаши. Спроси тебя, что сейчас делал или о чем думал – и не сможешь ответить. Это состояние я видел у многих новобранцев.
На войне, как нигде, начинающему бойцу необходим наставник. Не дедовщина, а наставничество. Отличить просто. Дедовщина - это самодурство и моральное уродство в худших своих проявлениях. Наставничество порой включает в себя и довольно жесткую адаптацию к действительности, но ту адаптацию, которая поможет сохранить жизнь не только самому солдату, но и окружающим его бойцам.
Я не видел молодого солдата, который бы поменял возможность поспать, на утренние, вечерние или ночные кроссы или на спецподготовку. Я и сам не был таким.
Если молодой солдат подводит группу из-за своей лени или непрофессионализма, и угроза висит уже над всеми, то его либо приводят в норму посредством дополнительного тренинга (порой нелегкого) или он переходит в категорию «чмо» (армейское выражение, обозначающее крайнее пренебрежение). А выбраться потом в люди уже очень тяжело.
На войне вопрос стоит только так: способен выполнить задачу – выполняй, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Мне приходилось видеть и таких, которые рвали запалы у себя в ладонях, чтобы их комиссовали. И тех, кто задницы под осколки подставлял, что бы уйти в госпиталь. Тех, кто специально не мыл ноги, чтобы появились язвы, а с ними возможность не идти в рейд. Много было всяких.
Но для себя я понял одно: если делаешь, то делай, до буквы до вздоха, так как нужно. А если решил, что не будешь делать, то стой на своем до последнего. Но только при этом смотри людям в глаза. Наверное, в это сложно поверить, но жить по таким правилам проще. Да, больше ответственности за сказанное и сделанное. Но больше уважения и меньше понуканий. А самое важное, что своим авторитетом можно повести за собой людей.
Все это, конечно, понимаешь не сразу, хотя экстремальные боевые условия существенно ускоряют процесс…
***
Всю ночь над зеленкой вешали «люстры» (это ракеты, которые выстреливают в небо, спускаясь вниз на специальном парашютике, они освещают участок территории).
Темноту разрезали трассирующие очереди пулеметов и автоматов (трассер – светящаяся пуля, при стрельбе очередью они летят светящимся пунктиром и в темноте видишь, куда попадаешь). По этим выстрелам становится понятно, что у кого-то не выдержали нервы, и стрельба идет по шевелящимся от ветра кустам и деревьям, хотя, возможно, там могут быть и «духи».
На утро притащили откуда-то раненого барана, разделали его. Там в первый раз я научился разделывать и ощипывать курицу, резать баранов и многому другому, чего не знал, поскольку был городским мальчишкой.
Простояли мы на блокировке «зеленки» еще двое суток. Спали, ели и постигали науку мирной передышки в военных буднях.
Потом вернулись обратно в бригаду, полдня прошло очень суетливо: разоружались… Боеприпасы, которые были не израсходованы (а за двое суток блокировки мы довооружались еще один раз), нужно было куда-то деть.
На мой вопрос «куда», мне посоветовали отнести их танкистам на помойку.
Более вразумительного ответа получить не удалось. И я снова почувствовал, что чего-то не понимаю, хотя думал, что после того, как мы были вместе в бою, я уже со всеми на равных. Оказалось, что это совсем не так.
Я пошел в указанном мне направлении. За танковым подразделением стояли бочки. Помойка. Судя по виду, бочки периодически поджигали, это и в самом деле была помойка, предназначенная для бытовых отходов, но откуда у солдата эти отходы… Помойку использовали для списанных боеприпасов (оставшиеся боеприпасы назад уже никто не принимал, а перед каждым рейдом привозили КАМАЗ для довооружения), часть оставшихся боеприпасов топили в туалете.
Туалет тоже представлял собой интересную конструкцию. Это была огромная яма над которой, укрепленный на нескольких рельсах, стоял сорокафутовый контейнер с дырками в полу.
Это, кстати, было не самое спокойное место, здесь в любой момент могли пошутить… Подпирали дверь снаружи, зажженную дымовую шашку или ракетницу бросали вниз, в яму и, отойдя в сторону, смотрели, как внутри суетился народ…
Из-за близости с помойкой стены контейнера-туалета были в дырках от пуль и осколков, а сами бочки для мусора были просто произведением взрывного искусства, не понятно на чем они держались, что бы не развалиться… Их, правда, иногда заменяли, а танкисты даже следили, чтобы туда не бросали боеприпасы, ну куда тут попрешь против озверелой десантуры...
И что самое удивительное, поджигая помойку, никто не обращал внимания на то, что разлет осколков и пуль составлял метров 80-100, а палатки наши стояли всего в 70 метрах. За время моей службы из-за помойки было два ранения, да и то не сильных из залетной пехоты.
В первый раз угрожающий вид развороченной помойки произвел на меня впечатление. Потом на подобные мелочи я вообще не обращал внимания…
